Мемуары Анатолия Склярова. Жизнь на Шадринке

Году, наверное, в 1943 переехали жить в так называемый «стахановский» барак. Это уже было гораздо приличнее. Построен буквой П, из бревен (не засыпной), на 12 квартир, без коридора. У каждой квартиры свое крыльцо. Квартиры двух комнатные + махонькая прихожая +небольшая кухня. Только боковые стены смежные с соседями.

Жили с 1943 по 1947 год. Этот барак имел общий двор с таким же бараком с улицы Льва Толстого. Его называли "татарским", там жили , в основном, крымские татары. Это были такие же репрессированные, как и русские. Несмотря на сверх юный возраст, помню многих из нашего барака и даже продолжал дружить с многими и в более зрелом возрасте. Это Закировы, татары, у нас было общее крыльцо.

Рауль Закиров был и остался моим лучшим другом. Мы с ним никогда не учились вместе. Учились даже в разных школах (я в 4й- он в 21й, если не ошибаюсь) Жили, после переселения , далеко друг от друга, Но дружба продолжалась, и очень тесная. Я в их семью приходил, как в родной дом. Наши родители также были в дружеских отношениях. У него была трагическая судьба. В 10 классе он дружил с девочкой, Анечка ее звали. Но ее родители запретили встречаться, потому, что он татарин. Надо сказать, он был красивый парень. Анечка бросилась под поезд… Хоронила ее вся школа. Рауль погиб в 1962 году на Саянах, около курорта Аршан. Сорвался в пропасть. Я не смог быть на похоронах, учился в это время в Казани. По приезде домой, конечно, навестил тетю Галю, маму Рауля. Поплакали вместе и вдруг тетя Галя говорит: «Это Анечка его позвала к себе».

Барак был построен буквой "П", с двумя боковыми пристройками и получился очень уютный, почти закрытый ,двор.

В левой пристройке жила семья Костроминых. Саша Костромин был на год старше меня, но приятельские отношения поддерживали очень долго. После школы он учился в Иркутске в ГВФ. Сейчас поживает в подмосковье, То ли в Рамеском , то ли в Жуковском. В противоположном крыле жили Таракановские. С Толиком Таракановским так же долго поддерживали дружеские отношения. Во дворе дома (барака) стояла летняя печь общего пользования.

В то, военное и послевоенное, голодное, время было много нищих, их, тогда, побирушками называли. Они часто собирались около этой печи, резали сырую картошку пластиками и пекли прямо на плите. Нас, ребятишек, тоже угощали. Было очень вкусно! До сих пор помню ее вкус... Я не хочу сказать, что был голоден. Наша семья , на моей памяти, никогда не голодала. А многие семьи голодали. Очень ярко помню день Победы. Отец шел по переулку во двор со стороны Льва Толстого и нес подмышкой две булки ослепительно белого хлеба. Хлеб тогда, обычно, был "ослепительно" черным, поэтому, видимо, и запомнилось...

Несколько слов хочется сказать о рабочих шахты того времени. Думаю, это относится и к остальным шахтам Черемхово.

В соседнем доме, рядом с нами, по пер. Почтовому, жил Кондрашов Георгий с семьей. Отчества не помню. Обыкновенный мужик без образования. Ничего плохого ни о нем, ни о его семье сказать нельзя. И как соседи хорошие. Это депутат Верховного совета СССР, Кавалер ордена Ленина и ряда медалей того времени. Был в Москве, на 19 съезде ВКПб 1953 года. Видел Сталина. Был ли он героем соц. труда, не могу сказать. Было ему почет и уважение. На демонстрациях он всегда шел во главе колонны шахты 8 в длинном кожаном пальто (или плаще?) со знаменем в руках.

НО…На шахте работали так называемые «военнопленные». Это наши выжившие пленные солдаты, освобожденные из немецких концлагерей. Вспоминаю рассказ такого «военнопленного». Концлагерь, где он находился, освободили американцы. По окончании войны всех, пожелавших вернуться на Родину, одели во все новое, вручили богатые подарки и пайки, и пароходами из Италии отправили в Одессу. В Одессе их встретил конвой, все отобрали, переодели в старье и прямо с пароходов, тюремными эшелонами, отправили в Сибирь. Вот четверо таких «пленных» работали с Кондрашовым в бригаде, и все ими сделанное приписывали Георгию. Вот его «геройский» труд. Я думаю все липовые герои Черемхово того времени такие же. Я это знаю, потому, что общался с этими людьми в 60-х годах, во вполне сознательном возрасте.

Наша семья не голодала, но мне приходилось наблюдать, как на помойках, между бараками, люди собирали картофельные очистки и что-то съедобное. Это был 1947-48 годы. Мой отец был в прямом смысле кормилец семьи. Мать никогда не работала на производстве, но по дому работы хватало и ей и нам, детям. Корова, поросенок ,теленок, куры, утки, огороды возле дома и за городом, сенокосы и т.д.. Все требовало ухода. В 1947 году, весной, мы получили, по переулку Почтовому, хороший дом от шахты и большой приусадебный участок к нему. Он стоял на самом краю поселка, совсем недалеко от шахты, где работал отец.

Рядом с домом протекал ручей. Это насосная станция откачивала воду из подземных выработок. У этого ручейка мылись и обедали пленные японцы. Они работали на подъездных путях шахты 8-бис. В мою обязанность входило охранять огород. Японцы всегда были голодны и окружающим огородам от них изрядно доставалось. Здесь я впервые увидел, как они варят суп из листьев и семян лебеды. Эти вареные семена напоминают гречку. Иногда мать разрешала мне поделиться с ними вареной или сырой картошкой, а иногда и хлебом. До сих пор помню, как при разгрузке шахтных вагонеток с ж.д. платформы кто-то из японцев подавал громкие команды: «Сэй-но юзэ!!!» и одного японца насмерть придавило вагонеткой. Впрочем, японцев вскоре амнистировали.

А осенью на эти ж.д. пути, прямо напротив нашего дома, привезли четыре теплушки с бандеровцами. Подъезжали грузовые машины, забирали вещи и людей и развозили по баракам. Стоял громкий женский визг, крик и плач. Многие из них были в лаптях. Лапти я увидел впервые.

С детьми бандеровцев мы вместе учились в школе, нормальные ребятишки. А вот взрослые запомнились неприятными и злобными. Хотя, возможно, и ошибаюсь. Мне так показалось. Кстати, вот воспоминания моей родственницы о бандеровцах: «Прочитала. Интересно всё. Но, я сразу выделила кусок о бандеровцах. Вы столкнулись с ними в те далекие года, а я в середине 70х (!), а злоба та же. Как раз они стали возвращаться домой с "северов", из Казахстана. Все начальники отделов кадров были проинструктированы, как их выявлять и как себя вести. Бывало, в спину слышала "советка". Так сошлось, что мы с мужем в то время были коллегами - он кадровик у атомщиков, а я у строителей. Хотя, хороших людей все равно было больше. Им не позавидуешь в те, лихие времена. Когда в Польше поднялась "Солидарность", были местные, кто воспрял. Вот мы и решили перебраться домой, в Россию.» Интересная деталь. С татарами, насколько помню, особых конфликтов не было, а с бандеровцами (ведь славяне!) - неприязненные отношения.

Еще немного о быте того времени. Года до 1953 вода на Шадринке выдавалась по «биркам» т.е. в ограниченном количестве на человека. Водокачка с нашего края поселка была одна, поэтому там всегда были длиннейшие очереди. А находилась водокачка на расстоянии 1-1.5 км. Обязанность детей, конечно, ходить за водой. С расстояния нынешнего времени ни о какой гигиене говорить не приходится, но тогда это воспринималось нормально. Мылись в бане один раз в неделю. Баня также была одна на 30 тысяч населения поселка. И страшенные очереди в нее. Правда, нашей семье было проще, так как мы имели возможность, изредка, мыться в душе котельной шахты (отец-то был главным механиком).

Отец начинал работу на шахте в 1934 году в качестве спецпереселенца, отмечаясь ежедневно у участкового милиционера, а ушел на пенсию главным механиком шахты. При этом образование его 3 класса церковно-приходской школы. Отец остался для меня примером в жизни. Для него всегда на первом месте было благополучие семьи. Умная голова и золотые руки.